"Наш современник" N2, 2007 
 Память 


Наталия Лосева

Мать поэта



Так получилось, что волею судьбы я, будучи курносой школьницей, а затем повзрослевшей студенткой, жила на одной лестничной площадке с Раисой Васильевной Кузнецовой, Матерью известного Поэта Юрия Поликарповича Кузнецова. Именно с Матерью с большой буквы, как того и заслуживает эта замечательная женщина. Жили мы по соседству в 70-е годы прошлого века в городе Тихорецке Краснодарского края, в доме 187 по улице Московской. Квартиру под номером 72 наша семья получила из-за сноса стоящего рядом частного дома. Для Раисы Васильевны соседняя 73-я квартира была долгожданным и очень желанным жильем. До этого она с двумя детьми ютилась в одной комнате муниципального частного дома по улице Меньшиковой. И вот, подняв детей и выпустив их во взрослую жизнь, Мать Поэта получила однокомнатную квартиру, в центре города, на третьем этаже.

После переезда Раисы Васильевны к дочери в Новороссийск в соседней квартире сменилось несколько хозяев, но я как сейчас помню необыкновенно звонкий, переливчатый голос этой удивительной женщины, ее заразительный молодой смех. Несмотря на тяготы прожитой жизни, она была большой оптимисткой, и именно это помогло ей выжить. От нее исходил какой-то лучезарный свет, и ее начитанность приковывала внимание окружающих. За всю жизнь мне повстречались только два таких необычайно интересных человека — это моя учительница литературы и русского языка Лобанова Лидия Лукьяновна и Мать Поэта.

Совсем недавно подсчитала, сколько лет во время нашей первой встречи было уже состоявшемуся Поэту. С большим удивлением пришла к цифре “35”! Может быть, детские впечатления бывают гипертрофированными, но наш гость казался мне тогда огромных габаритов и очень почтенного возраста. Помню, как мне пришлось его обходить, когда мама попросила принести что-то, что стояло за ним. Я чуть не пошла по мебели, чтоб не задеть Поэта.

Когда произошла первая встреча с Юрием Кузнецовым, то мой интерес к литературе в то время закончился. Закончился открытой раной, которая долго не заживала. Дело в том, что года за три до той знаменательной встречи я написала стихи — трогательные строчки о войне, благодарность нашим ветеранам за выстраданную Победу. Отослала их в редакцию “Пионерской правды”, откуда мне пришел ответ: “Девочка, пиши о том, что видишь”. Несмотря на утешения матери, все-таки была убеждена: жизнь закончилась. И она действительно закончилась на тот момент для меня как для творческого человека. Еще ранее писала рассказы, созвучные “Тимуру и его команде”, даже пробовала — в свои-то годы — написать роман (!), но после того злополучного письма тяга к перу просто не возникала.

Лишь в декретном отпуске начала сочинять юмористические рассказы для эстрады, поднимая тем самым себе настроение после последствий чернобыльской аварии, отразившейся на дочери. А стихи пришли ко мне в реанимации, где довелось после операции пролежать целую неделю.

Погостив у Матери с недельку, Юрий Поликарпович уехал. Больше в Тихорецке своего соседа я не видела. В стихотворениях “Кубанка”, “Родной город”, “Ночь над городом”, “Город моей юности”, “Рёбрышко”, “Отпущение” и других Юрий Поликарпович вспоминает Кубань, родной город Тихорецк.



О, город детства моего!

О, трепет юности печальной!

Прошла, как искра, сквозь него

Слеза любви первоначальной.



На смену Поэту через какое-то время за стенкой появилась его дочь Аня. Девочка была очень слабой, плохо переносила детский сад, и бабушка с радостью брала внучку на зиму к себе. Раисе Васильевне было весело с внучкой, но с возрастом она уже не могла справляться с живой, озорной девочкой. Чувствовалось, что Юрий Поликарпович ни в чём не ограничивал свою дочь. Разница в возрасте у нас была порядка 10 лет. К тому времени я уже не играла на детской площадке, и как таковых отношений у нас не завязалось.

Вторая встреча с земляком произошла в его рабочем кабинете на Цветном бульваре незадолго до зачисления меня на Высшие литературные курсы. Это было 29 марта 2000 года. Между этими двумя встречами бездна времени — интервал 25 лет, четверть века. Сколько лет хотела встретиться со своим земляком, поговорить о литературе, поинтересоваться его мнением о творчестве! Даже узнала, где Юрий Поликарпович работает — в журнале “Наш современник”, адрес редакции, но всё текучка, круговорот событий оттягивали нашу встречу. И вот, оставшись на какое-то время без работы и имея возможность свободного передвижения, решила отыскать своего бывшего соседа. К тому времени Раисы Васильевны уже не было. Прожив в нашем доме лет десять, она переехала к дочери в Новороссийск, но свой прах завещала тихорецкой земле, где покоится рядом с могилой своей матери. К сожалению, мы не знали о смерти Раисы Васильевны и поэтому проводить ее в последний путь не могли.

Вспоминаю, как шла на встречу с Юрием Поликарповичем, исполненная возвышенных чувств, но более всего страха: вдруг не узнает, вдруг не будет времени для разговора? Да и о чем ему, столичному литератору, со мной, неизвестной поэтессой, разговаривать? Юрий Поликарпович встретил меня с некоторой настороженностью. На этот раз он не показался мне огромных габаритов, и я даже не узнала его. Но глаза... мягкие и добрые карие глаза его Матери говорили, что я нашла того, кого искала. Все, кто видел Раису Васильевну, признают, что Юрий Поликарпович был очень похож на свою Мать.

Конечно же, Поэт не помнил, у кого четверть века назад останавливался, не помнил и меня, пухлощекую девчонку. Когда я заговорила о Матери, его взгляд заметно потеплел, он оживился и с жадностью начал впитывать каждое слово. Поскольку отец Юрия Поликарповича погиб во время войны и Поэт его не помнил, то Мать для Юрия Кузнецова была всем. Это единственно близкий человек, который был всегда рядом, который открывал этот мир, поддерживал в трудную минуту и окрылял. Юрий Поликарпович видел, как трудно было Матери поднимать детей, как переживала она за них, и поэтому он с таким теплом и заботой относился к Раисе Васильевне. Я думаю, он крайне редко вот так волновался при встрече с женщиной, как в тот час при нашей встрече с воспоминаниями об ушедшей Матери. Как сейчас вижу глаза, на которые упала влажная поволока, а в руках заметно дрожала извечная сигарета. Мне тогда показалось, что мой земляк много курит. Он прикуривал от недокуренной сигареты, и только выкурив подряд 2—3 сигареты, делал небольшой перерыв.

Самые сокровенные чувства к Матери Юрий Поликарпович выразил в стихотворении “Отпущение”. Размышляя о Матери, Поэт как бы прозревает, острее чувствует окружающее, и мир раскрывается с другой стороны.





…Я знал прекрасных матерей,

Но мать моя была прекрасней.

Я знал несчастных матерей,

Но мать моя была несчастней.

Еще в семнадцатом году,

В ее младенческие лета,

Ей нагадали на звезду,

Ей предрекли родить поэта.



...Повесив голову на грудь,

Я ощутил свой крест нательный.

Пора держать последний путь

На крест могильный, сопредельный.



На помощь волю я призвал,

Над прахом матери склонился.

— Прости! — и в лоб поцеловал...

И гроб в могилу опустился.



…Зияла огненная высь,

Вбирая холод подземельный.

Сошлись и снова разошлись

Могильный крест и крест нательный...



Конечно, Юрию Поликарповичу хотелось знать, как жила Раиса Васильевна в последние годы, как относились к ней соседи, хотя к ней нельзя было относиться плохо. Он погружался в свои воспоминания с тем рвением, в котором было природное животное начало, которое никак не состыковывалось с его внешней статичностью. И в этом я уловила что-то недосказанное, что нельзя выразить словами, но что очень беспокоило, мучило уже состоявшегося Поэта. Казалось, для него открытие этой далекой тайны — как решение третейского судьи: быть или не быть. И смысл того непрозвучавшего вопроса состоял в том, верила ли в него Мать как в поэта. Я не родственница, не соратник по перу, просто нейтральный человек, которому постороннее яснее видится, поэтому Юрию Поликарповичу так важно было, что я скажу по этому поводу. Настолько велика и жизненно необходима, как глоток воздуха, была для него вера Матери в его силы.

Я начала рассказывать Юрию Поликарповичу, что мама внутренне верила в поэтический дар сына, но он был для нее прежде всего ребенком, которому она в первую очередь желала, чтобы он был хорошим человеком, чтобы благополучно сложилась жизнь, семья, работа. Раиса Васильевна больше знала о сыне, чем люди, рассуждающие о нем, поэтому она уходила от разговоров. Мать относилась к сыну прежде всего как к человеку, а потом как к Поэту. Но, видимо, это затронуло Юрия Поликарповича, и он с жаром начал приводить примеры, когда люди не всегда ценили дар близких людей, считали их увлечения чудачеством, недостойным поведением.

После воспоминаний о матери мы заговорили о его “вполне обыкновенных детях”. Лицо его разгладилось и даже помолодело. Оказывается, с большим отрывом от первой дочери у него родилась вторая. Чем он был несказанно горд — это званием Отца. Он вложил в это понятие то, чего ему так не хватало в жизни. О детях говорил как-то шаловливо.

Возвращаясь домой электричкой, всю дорогу перебирала в памяти подробности нашей встречи. Я была поражена начитанностью своего земляка, глубокими философскими размышлениями о жизни, трепетным отношением к поэзии. Я хотела понять, что такое поэзия для Юрия Поликарповича, понять и себя в разговоре с ним. В руках у меня был подарок — последняя тогда книга Поэта “Русский зигзаг” с дарственной надписью: “Наташе Лосевой на добрые воспоминания о Тихорецке. Сердечно. Юрий Кузнецов. 29.03.2000 г.”. А также свежий номер “Нашего современника” и автограф на старой книге “После вечного боя”, приобретенной у нас в глубинке. Больше всего в тот день мучила и даже жгла благодарственная надпись на его последнем сборнике: “Автор сердечно благодарит... гражданку Венесуэлы... за участие в издании книги”. В былые времена книги Ю. Кузнецова выпускались в лучших издательствах страны, таких как “Советский писатель”, продавались многотысячными тиражами, а сейчас — за счет спонсора, да к тому же иностранного. Было больно за нашу литературу, за своего земляка, и эта боль с годами лишь усилилась.

В тот раз я не могла не дать почитать свои стихи Поэту и, с трудом дождавшись условленного времени, с робостью провинциалки вновь позвонила в редакцию. Что поделать, стихи не понравились Юрию Поликарповичу. Но к тому времени я уже прошла нелегкую поэтическую школу. Возможно, стихи не соответствовали его пониманию поэзии, возможно, не те стихи были предложены.

В 2001 году решила поступать на Высшие литературные курсы. По роду своей журналистской работы я подала заявление на критику, на семинар Гусева В. И., и, к моему удивлению, была принята. Обучаясь в институте, я часто встречалась с Юрием Поликарповичем, и я даже два раза побывала на семинарах Поэта. Какие это были семинары! На них даже ходили заочники, которые имели возможность присутствовать. Столько информации за один семинар мне никогда не удавалось почерпнуть. Юрий Поликарпович цитировал наизусть классиков, удивляя всех безупречной памятью, перекидывал мосты в другие века и на другие континенты, и главное — заставлял своих учеников думать, анализировать. На занятиях как из рога изобилия сыпались мифы народов мира, которые он впитал еще в детстве, и мифы поэтов мира, которые он постиг уже в юности. Атмосфера была очень демократичной, дебаты при присущей эмоциональности и упрямстве Юрия Поликарповича были крайне острыми, не уступали и ученики. Тяга к курению и здесь давала о себе знать, и он, как мальчишка, прося разрешения у студентов, затягивался прямо в аудитории, выпуская дым под стол кафедры.

Лекционные теоретические занятия примерно раз в месяц сменялись практическими — разбором стихотворений. Не все студенты выдерживали критику мастера, она была очень жесткой. Высокая планка оценки была рассчитана на профессиональных поэтов, которых хотел вырастить Юрий Поликарпович. В стихотворении “Классическая лира” Поэт признается:



B другие руки передать

Пора классическую лиру…



Но, к сожалению, Юрий Поликарпович не мог, как ему казалось, найти достойную замену.



Увы! Куда ни погляжу —

Очарованье и тревога.

Я никого не нахожу:

Таланты есть, но не от Бога.



Печальное известие о смерти Поэта мне передал главный редактор журнала “Русская провинция” Михаил Григорьевич Петров, когда я зашла в редакцию спустя несколько дней после похорон. Я была очень огорчена этим скорбным сообщением и тем, что не довелось проводить Юрия Поликарповича в последний путь, бросить горсть земли на его могилу. А еще была возмущена тем, что ни ТВ, ни радио не сообщили об этой национальной утрате.


"Наш современник" N2, 2007